Портретист уловил правомочность подобного выбора и отразил его на портрете Кронера. Художник этот делал портреты всех руководителей района. Писал он их с фотографий, поскольку управляющие были слишком заняты — или по крайней мере утверждали, что заняты, — чтобы позировать. Художник усадил Кронера с выставленным напоказ массивным обручальным кольцом в красное плюшевое кресло на фоне тяжелых бархатных складок.
Здание было еще одним подтверждением веры Кронера в незыблемость моральных и материальных ценностей.
— Входите, — мягко пророкотал Кронер, собственноручно открывая им дверь. Казалось, он заполняет весь дом своей силой и каменным спокойствием. Он был настолько неофициален, насколько неофициальным он становился каждый раз, когда сменял свой двубортный сюртук на однобортный, более светлого оттенка, с замшевыми заплатами на локтях. Этот сюртук, пояснял он посетителям, был преподнесен ему его супругой много лет назад, но только недавно он, наконец, осмелился его носить.
— С каждым разом, как я вижу ваш дом, я все больше влюбляюсь в него, — сказала Анита.
— Вам следовало бы сказать это Джейнис. — Это имя носила миссис Кронер, которая мило улыбалась им из комнаты. Она была заплывшим жиром хранилищем трюизмов, пословиц и проповедей, и молодые инженеры и управляющие, обращаясь к ней, обычно называли ее «мама».
Мама, припомнил Пол, никогда не любила этого гадкого мальчика Финнерти, который ни разу не назвал ее мамой и не исповедался ей. Однажды, когда она убеждала его, чтобы он поделился с ней своими заботами и снял с себя их бремя, он довольно неделикатно ответил ей, что уже смылся от одной матери. Пола она любила, потому что Пол зеленым юнцом время от времени исповедовался ей. Теперь он никогда больше не сделал бы этого, но его прежняя покорность заставляла думать, что он не делает этого не из-за охлаждения, а просто потому, что у него этих проблем не возникает.
— Хелло, Мама, — сказал Пол.
— Хелло, Мама, — сказала Анита.
— Ну, детки, вы можете выкладывать здесь все свои беды, — сказала Мама. — Рассказывайте-ка все о себе.
— О, мы переделали кухню, — начала Анита.
Мама, затрепетав от радости, потребовала подробнейшего отчета.
Кронер наклонил свою тяжелую голову, как бы прислушиваясь к веселому щебетанию или, что больше походило на правду, как подумал Пол, отсчитывая секунды, по прошествии которых можно было, не нарушая приличий, разделить по обычаю этого дома мужское и женское общество.
Когда Анита приостановилась, чтобы перевести дух, Кронер встал, просиял улыбкой и предложил Полу пойти с ним в кабинет поглядеть на ружья. Это тоже было принято в доме — мужчины должны были идти осматривать ружья. Много лет назад Анита совершила ошибку, заявив, что она тоже интересуется ружьями. Кронер очень вежливо ответил что у него ружья не той системы, которые могут нравиться женщинам.
Мама всегда отвечала одинаково:
— Ох, эти ружья, я ненавижу их! Никак не могу понять, что мужчины находят приятного, убивая маленьких зверюшек.
Честно говоря, Кронер никогда не стрелял из своих ружей. Все его удовольствие, казалось, заключалось в том, что он попросту владел ими. Он пользовался ими также для того, чтобы придать оттенок неофициальности при разговорах с глазу на глаз с мужчинами. Он объявлял о повышениях в должности, о понижениях и снятиях с работы, хвалил или предупреждал всегда как бы между прочим, прочищая стволы шомполом.
Пол прошел вслед за ним в отделанный темными панелями кабинет и подождал, пока хозяин выберет ружье из пирамиды, занимающей в кабинете одну из стен. Кронер провел указательным пальцем по коллекции ружей, как палкой по палисаднику. Среди подчиненных Кронера часто обсуждался вопрос, имеет ли выбор ружья определяющее значение для темы предстоящего разговора. Долгое время считалось, что дробовики означают плохие новости, а нарезные ружья — хорошие. Однако утверждение это не выдержало проверки временем.
Кронер выбрал, наконец, дробовик десятого калибра, открыл затвор и осмотрел канал ствола, направив его на выходящее на улицу окно.
— Я не решился бы выстрелить из этого ружья современным патроном, — сказал Кронер. — Ствол изогнут, вся эта штука разлетелась бы на куски. Но погляди-ка на инкрустации, Пол.
— Великолепные, им просто цены нет.
— Какой-то человек затратил на это, возможно, целых два года. Время не очень ценилось в те годы. Это были беспросветные для промышленности века, Пол.
— Именно, сэр.
Кронер выбрал шомпол и выложил на стол масленку, смазку и тряпки.
— Приходится следить за стволами, иначе они…— Прищелкнув пальцами, он обмакнул тряпочку в масло и навернул ее на конец шомпола. — Особенно в таком климате.
— Да, сэр, — Пол собрался было зажечь сигарету, но вспомнил о написанном Анитой предупреждении. Кронер надавил на шомпол.
— Кстати, где сейчас находится Эд Финнерти?
— Не знаю, сэр.
— Его разыскивает полиция.
— Неужели?
Не глядя на Пола, Кронер работал шомполом, двигая им вверх и вниз.
— Гм. Он сейчас нигде не работает и обязан зарегистрироваться в полиции, а он этого не сделал.
— Я расстался с ним в Усадьбе прошлым вечером.
— Я это знаю. Я думал, что, может, тебе известно, куда он отправился.
У Кронера была привычка говорить, будто он давно знает то, что ему только что сказали. Пол был уверен, что старик на самом деле не знает абсолютно ничего о вчерашнем вечере.
— Не имею ни малейшего понятия. — Пол никому не хотел доставлять неприятности. Пусть полиция сама узнает, что Финнерти пребывает сейчас с Лэшером, если уж ей так это нужно.